Усмехались из тени, мерцали, блестели сотни зелёных глаз. У садовой сторожки танцующих кошек вы встречали хоть раз?..
Однажды, когда мне было лет восемь или, пожалуй, девять, я свалилась в ручей с моста. Вообще-то, в подобных ситуациях для меня не было и нет ничего редкого или необычного: стеклянные двери в супермаркетах, фонарные столбы, цепочки ограждений — о, эти коварные цепочки на уровне колена! — злейшие мои враги. Ручей был неглубок, мост — не слишком высоким, и упала я на ровное дно, аккурат между двумя большими камнями, а опрокинувшаяся следом доска, край которой, оказывается, был не приколочен (меня, конечно же, предупреждали, а я, конечно же, упустила это из внимания), не стукнула меня по макушке, а плюхнулась в воду сантиметрах в двадцати от моего уха.
Одним словом, ничто не помешало мне в следующий же момент благополучно вынырнуть — с водорослями в волосах, речным песком в босоножках и рыбёшкиными мальками за пазухой — знаете, такие серенькие неказистые трепыхунчики как раз с детский палец размером?
Испугаться я тоже не успела. Впрочем, нет, не так. Я успела испугаться, пережить страх и забыть о нём, как о чём-то давнем и несущественном.
Дело в том, что это были самые длинные несколько секунд в моей жизни. Это были не дни — недели и месяцы, спрессованные в промежутке между вдохом и выдохом.
Говорю это без преувеличения и не в погоне за красивым образом: так и было, и это одно из самых необычных ощущений, которые мне доводилось испытывать за свою жизнь (меня, по счастью, миновал и опыт клинической смерти, и всевозможных пограничных и изменённых состояний сознания).
Я лежала на дне и смотрела, как надо мной бликует в струях воды солнце, как течение проносит мимо какой-то мелкий сор и сухие листья. Возле лица колыхались длинные пряди водорослей, мелкие пузырьки всплывали к поверхности, и это продолжалось, кажется, бесконечно долго, так долго, что можно было забыть, что на свете есть что-то, кроме этой зеленовато-солнечной воды, этих водорослей и этих пузырьков. Наблюдать за ними было очень спокойно и совсем не скучно, только немного странно, что не хочется ни моргать, ни шевелиться, ни даже дышать.
А потом что-то изменилось, сместилось, рассыпалось и собралось вновь, уже по-другому, и я вскочила, отплёвываясь и выбирая траву из волос, и сестра вытянула меня на берег со смехом и ужасом (тогда, знаете, всё было со смехом) и погнала переодеваться...
Мне кажется иногда... Нет. Временами я отчётливо ощущаю, что всё ещё лежу там, на дне, глядя, как пляшут по воде солнечные лучи.
Одним словом, ничто не помешало мне в следующий же момент благополучно вынырнуть — с водорослями в волосах, речным песком в босоножках и рыбёшкиными мальками за пазухой — знаете, такие серенькие неказистые трепыхунчики как раз с детский палец размером?
Испугаться я тоже не успела. Впрочем, нет, не так. Я успела испугаться, пережить страх и забыть о нём, как о чём-то давнем и несущественном.
Дело в том, что это были самые длинные несколько секунд в моей жизни. Это были не дни — недели и месяцы, спрессованные в промежутке между вдохом и выдохом.
Говорю это без преувеличения и не в погоне за красивым образом: так и было, и это одно из самых необычных ощущений, которые мне доводилось испытывать за свою жизнь (меня, по счастью, миновал и опыт клинической смерти, и всевозможных пограничных и изменённых состояний сознания).
Я лежала на дне и смотрела, как надо мной бликует в струях воды солнце, как течение проносит мимо какой-то мелкий сор и сухие листья. Возле лица колыхались длинные пряди водорослей, мелкие пузырьки всплывали к поверхности, и это продолжалось, кажется, бесконечно долго, так долго, что можно было забыть, что на свете есть что-то, кроме этой зеленовато-солнечной воды, этих водорослей и этих пузырьков. Наблюдать за ними было очень спокойно и совсем не скучно, только немного странно, что не хочется ни моргать, ни шевелиться, ни даже дышать.
А потом что-то изменилось, сместилось, рассыпалось и собралось вновь, уже по-другому, и я вскочила, отплёвываясь и выбирая траву из волос, и сестра вытянула меня на берег со смехом и ужасом (тогда, знаете, всё было со смехом) и погнала переодеваться...
Мне кажется иногда... Нет. Временами я отчётливо ощущаю, что всё ещё лежу там, на дне, глядя, как пляшут по воде солнечные лучи.
"На дне она, где ил и водоросли..."
опубликовал известный лондонский издатель Charles Joseph Hullmandel в 1824 году.
), я просто и незатейливо именовала его Утопией. Правда, там ничего не вышло: в определённый момент я осознала, что мой чудный идеальный город-сад незаметно за проработкой деталей переродился в полицейское государство. Что, в общем-то, закономерно.
